Святослав Рыбас, "Литературная газета", 1 ноября
Недавно президент Путин заметил, что революция имела не только негативные, но и очевидные положительные последствия. Тут он бесспорно прав. Правда, сегодня очевидна попытка официальной пропаганды свести обсуждение к некой усредненной оценке: "с одной стороны, с другой стороны". А это, как сказали бы большевики, оппортунистическая, меньшевистская точка зрения. Лев Троцкий, "демон революции", например, отчеканил: "Революция на то и революция, что все вопросы она сводит к вопросу жизни и смерти". Перенесемся в 1917 год. Французский посол в России Морис Палеолог с тревогой записывает в дневник: главные причины экономических бед и, в частности, бешеного роста цен: это закрытие иностранных рынков, перегрузка железнодорожного транспорта, недостаток порядка и недостаток честности у администрации. В Германии философ Макс Вебер утверждает, что разрешить российские проблемы может только "долгая социально-революционная диктатура". В числе проблем названы непомерные налоги, самые крупные в мире иностранные долги, конфликт "земельной буржуазии с огромным большинством русского народа", непопулярная война. Вебер конкретизирует: "Под социал-революционным правлением я разумею не каких-то особых живодеров, а просто такого политического лидера, для которого "молодая" в российских условиях частная земельная собственность не является безусловной "святыней". Есть ли в России такие люди, я не знаю. Но прийти к власти надолго они могут, только если будет заключен мир". Уточним: земельная проблема была неразрешима. К 1917 году в 27 губерниях европейской части России было заложено в банках 32 млн. десятин частной помещичьей земли на сумму около 32 млрд. руб. Столько же денег выдано на кредитование промышленности. На эту заложенную землю и претендовало "огромное большинство", что в рамках существующего государственного порядка невозможно было удовлетворить. Конфискация вела к краху финансовой системы. В это же время епископ Вятский Феофан фиксирует признаки деморализации народа: "Кинематографы, которые теперь можно видеть в любом местечке, тоже являются причиной нравственного разложения. Эти мелодраматические приключения, сцены похищения, воровства, убийства слишком опьяняют простые души мужиков; их воображение воспламеняется; они теряют рассудок". Кроме того, распространяющаяся наркомания. "Зло вышло из всех этих военных госпиталей, покрывающих страну (…) Все знали в Вятке кабаки, в которых производилась торговля морфием. У полиции были основательные причины для того, чтобы закрывать на это глаза…" Однако в январе 1915 года зародилось явление, которое даже выходит за пределы нашей темы. С началом Первой мировой войны стало понятно, что в стране отсутствуют точные данные о стратегическом сырье, необходимом для производства вооружения. Научная элита увидела зияющие провалы на великом российском пространстве. Академик В.И. Вернадский поставил вопрос о необходимости создать Комиссию по изучению естественных производительных сил России (КЕПС). Император Николай II поддержал академиков. Главным результатом КЕПСа стало понимание роли транспортной, инфраструктурной связности в индустриальном соревновании мировых держав. В.И. Ленин позже взял на вооружение КЕПС: идея комплексного развития стала одной из системообразующих после Октябрьского переворота. По его указанию во время Гражданской войны ("Набросок плана научно-технических работ") начались работы по вопросам размещения промышленности, приближения ее к источникам сырья, изыскания всех видов сырья для промышленности, поисков и использования ископаемого топлива, электрификации. Большевики стали продолжать то, что оказалось непосильным имперской власти. На базе КЕПС был создан механизм ГОЭЛРО, а позднее – Госплан, от КЕПС "отпочковалось" 16 исследовательских институтов, а уже в 1970-е годы была создана и реализована концепция территориально-производственного комплекса страны. И Октябрьская революция, и индустриализация, и коллективизация (оборотная сторона незавершенной Столыпинской аграрной реформы), и последующие периоды прошли под знаком преодоления инфраструктурной недостаточности; в целом задача построения конкурентоспособной промышленности в России была решена. Россия форсированно прошла процесс перехода от традиционного аграрного общества к индустриальному и оказалась перед новыми вызовами. Говоря об Октябре, нельзя не сказать о контрреволюции 1991 года, заменившей советскую социальную систему, основанную на принципах справедливости и жестком государственном контроле, на новую, опирающуюся на либеральные принципы, которые должны связывать свободных (отчужденных друг от друга) людей с помощью идей рыночной конкуренции и гражданского права. И вот что я думаю об этом гигантском фазовом переходе: сейчас мы живем одновременно в двух исторических потоках – обществом управляет финансово-бюрократическая элита, а само общество не забывает (опирается) советское прошлое. Почему так? Потому, что современные реалии многослойны, а мы, грешные, одновременно существуем в трех временах – настоящем, прошлом и будущем. Не устаю повторять любимую мною мысль Василия Осиповича Ключевского: "Прошлое надо знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, оно не унесло своих последствий". Все революции, как и контрреволюции, когда-то завершаются, но при всем притом результаты Октябрьской колоссальны. Можно ли было пройти эволюционным путем? Давайте спросим об этом у английской, французской, китайской революций. |