Валерия АНДРЕЕВА

Части 1, 2

"К сожалению, встречаются у нас и такие руководители, которые относятся к своей должности как к родовому наследству".
И.Каримов - из выступления в Олий Мажилисе 11 февраля 2000 г.

Могут ли быть у "искусственного" народа естественные лидеры? Вопрос не риторический, а сугубо практический. Как известно, всякое государственное строительство должно иметь прочный базис в виде неких идей, которые, собственно, и призвано (обязано) реализовывать. Государство само для себя никому не нужно, "узбекское" государство здесь не исключение. Но отмеченные идеи, некую идеологию, стратегию развития - должна выработать и предложить определенная правящая прослойка. С одной стороны, глупо бы было отрицать, что в советском Узбекистане на заре его возникновения не было сколько-нибудь грамотных людей, с другой - никаких интересных, а главное понятных и принятых народом "проектов" развития страны в то время предложено не было.

Местная "элита" того времени дышала одним - больше власти, больше суверенитета. Причем, именно частичного суверенитета, о подлинной государственной независимости заявляли немногие, видимо понимая, ЧЕМ чревато подобное развитие событий.

Явно выделяются две тенденции: в рамках поверхностно усвоенных социалистических догм соперничают между собой общетюркские автономисты с автономистами национальными. Цель первых - создание большой Тюркской Советской Республики с собственной армией, казной и аппаратом управления в рамках рыхлого СССР и в границах от Башкирии до Кушки. Цель вторых - самоидентифицироваться по более мелким "национальным" автономным образованьям.

Первые - это, главным образом, выходцы из кочевых племен или нецентральноазиаты: лидеры т.н. "Кокандской автономии" Мустафа Чокай (кокандский кипчак), Мухаметжан Тынышпаев (найман), Серали Лапин (ферганский татарин), Турар Рыскулов (дулат), Ахмед Валиди (башкир), вторые - потомки земледельческих беков, баев, манапов, торговцев и купцов, а также выходцы из среды мусульманского духовенства - Абдулла Рахимбаев, Файзулла Ходжаев, Кайгысыз Атабаев, Ата Ходжаев, Усман Ходжаев, Кори-Юлдаш Пулатов, Абдул-Кадыр Мухитдинов, братья Бурхановы, Сагдулла Турсунходжаев, братья Касымходжаевы и многие другие.

Кроме того "узбекские", а точнее тюркские национал-автономисты начала века четко делятся на две неравные части. Первая - меньшинство - идеалисты, искренние и убежденные сторонники тюркского единства, которые не боялись отстаивать своего мнения даже перед Сталиным и предпочли эмиграцию или смерть (Заки Валидов, Турар Рыскулов, в меньшей степени Мустафа Чокай). Вторая - большая - приспособленцы и прагматики, которые предпочли путь ренегатства (отступничества) и соглашательства. Для них союз с советской властью явился актом личного компромисса из элементарных карьеристских соображений.

Первые "Бухарские коммунисты", "отцы-основатели" "узбекского советского государства":
Кори-Юлдаш Пулатов - назир просвещения, из семьи авторитетных мулл;
Усман Ходжа - назир финансов, потомок ошского "святого" Ата-Ходжи, потом бежал к басмачам;
Абдулхамид Ариф - назир по военным делам;
Хашим Шаик - назир иностранных дел, бухарский еврей, бежал в Афганистан;
Муинджан Аминов - назир внутренних дел и председатель Всебухарского ЦИКа;
Мирза Абдурахим - назир юстиции;
Мухиддин Махдум Хаким-оглы - председатель Бухарской ЧК, бежал к басмачам;
Абдулвахид Бурханов - председатель ЦК Бухарской Компартии в 1919 году.

Всех этих людей объединяло, во-первых, социальное происхождение (потомственные купцы и религиозные авторитеты), а во-вторых, своеобразный национализм в виде причудливой смеси русофобских, автономистских, отчасти пантюркистских, а главным образом - самоизоляционистских взглядов. "Коммунизм" им был нужен как удобная одежда, политическая маскировка, скрывающая подлинные планы - самостоятельная власть в пусть маленьком, но суверенном государстве. Причем именно не в независимом (полностью), а суверенном, т.е. переложив на центр обременительные функции обороны и развития экономики, получать оттуда регулярную денежную подпитку и никому не отчитываться о ее использовании.

В рамках подобного ограниченного суверенитета они хотели жить примерно так, как чуть позже многие лидеры "социалистических режимов" тропической Африки, в представлении которых "социализмом" называлась возможность жить на халяву за государственный (советский) счет и иметь белых женщин.

Как признавался один из деятельных участников советизации Средней Азии Г.Сафаров, "революция ничего не дала трудящимся Бухары, ограничившись теми верхушками, которые сидят в этой комнате".

Бухарские и хорезмские "коммунисты" - это весьма колоритные люди. Почти все они - дети не просто состоятельных, а очень состоятельных родителей - бухарских и самаркандских купцов, чиновников эмирской и ханской администрации, почти все получили религиозное образование в медресе. Истоки их протеста отнюдь не социальные, а скорее именно клановые, это люди "обиженные" на власть, то есть на Бухарского эмира и Хивинского хана, отчасти на царскую администрацию, которые в чем-то ущемили их права и имущественное положение.

А чаще, даже и не ущемили, а просто им хотелось большего. Хотелось, а не моглось… в прежних рамках заданной социальной системы. Они сами желали быть ханами, а тут приходилось руки целовать какому-нибудь очередному российскому унтеру-Пришибееву, уездному начальнику или стелить тюфяки и чесать пятки самодуру и самодержцу - эмиру…

Ну какой, извиняюсь, может быть искренний революционер и тем более коммунист из Файзуллы Ходжаева - едва ли не самой крупной фигуры узбекской истории 1920-30 годов?

Сам сын бухарского купца-миллионера, толчком к осознанию социальной несправедливости старого строя которого явился несправедливый, по его мнению, судебный процесс раздела имущества по смерти отца: детей от многих жен было в изобилии и Файзулле показалось, что его обделили. Апелляции к эмиру с просьбой пересмотреть решение ни к чему не привели и в юноше стал зреть революционный нарыв.

В декабре 1917 от имени кучки своих друзей так называемых "младобухарцев" (в плане идеологии - типичных буржуазных националистов) пригласил главу Совета народных комиссаров соседнего и уже советского Туркестана Колесова совершить поход в родную Бухару и свергнуть ненавистного эмира. Колесов, простая душа, благо что малограмотный, живо откликнулся на призыв "сознательной части" бухарского народа, тем более что Файзулла обещал всемерную поддержку и клялся, что эмирская армия разбежится, а народ восстанет, только завидев колесовские красные знамена.

Но авантюра провалилась, неблагодарный бухарский народ не только не восстал, но и принялся живо сопротивляться: побивать незваных пришельцев камнями, дубинами, кетменями и прочим рабочим инвентарем.

В сентябре 1920 все тот же Ходжаев один в один повторяет свою авантюру 1918 года, но только войск у Туркестана к тому времени стало намного больше, подошел из центральной России товарищ Фрунзе со своей армией, и после чудовищного штурма, сопровождавшегося грабежом, артобстрелом исторических памятников и даже бомбардировками жилых кварталов, "коммунистическая" армия привносит в Бухару свой новый порядок. Ходжаев становится главой Всебухарского совнаркома, а затем - бессменным председателем Совета народных комиссаров - правительства "советского" Узбекистана. Несколько не повезло самому уважаемому (до этого) старейшему коммунисту Ахмаджану Абдусаидову - ему было поручено олицетворять собой главу "Временного Революционного комитета Бухары", но во время боев он дважды сбегал от канонады из обоза красной армии, в конце концов, Фрунзе это надоело, и он отдал приказ взять Ахмаджана под "почетный эскорт", т.е. почетный арест. Когда надобность в марионеточном ревкоме отпала, его главу просто прогнали вместе с какими-то наворованными коврами и тряпками.

По сути, шла борьба не большевиков с антибольшевиками, не коммунистов с их идейными противниками, а своего рода конкуренция между представителями нескольких крупнейших торгово-финансовых родов бывших Бухарского и Хивинского ханств.

Причем даже можно четко назвать победителей в этой борьбе. Это разветвленный клан Мухитдиновых-Мансуровых, которые, по образному выражению современного историка В.Гениса, "сделали семейным" пост назира (наркома, министра) торговли и промышленности Бухарской советской республики, провели своего представителя Абдул-Кадыра Мухитдинова в первые председатели Всебухарского ревкома (затем он был председателем Совнаркома и наркомом снабжения Таджикистана), доминировали в наркоматах экономического блока и в госбанке. До революции Мухитдиновы-Мансуровы были первыми ташкентскими миллионерами-хлопкозаводчиками, по богатству с ними соперничала только бухарско-еврейская "семья" Поляковых.

Естественно, говорить о "коммунистических" убеждениях прожженных торгашей и потомственных караван-баши, всей семьей в одночасье уверовавших в светлые идеалы мировой революции и социального равенства, как-то не приходится.

Совершенно аналогично развивались события в другом "узбекском" государстве - Хивинском ханстве. Туда советские войска, естественно, по приглашению хивинского народа и партии младохивинцев (не путать с младобухарцами) вошли в феврале 1920 года. В сформированное тут же первое советское правительство местного богатея Палван-Нияз-ходжи Юсупова вошли его соратники по "Хорезмской коммунистической партии" (переименована из младохивинской). Почти все правительство - муллы и купцы: назир юстиции мулла Абдувахид Кори трудоустроил себе в заместители даже кази-калона (главного судью) ханского правительства; назир просвещения - мулла Бекзад, назир финансов - купец-миллионер Матпан-бай и так далее. О нравах среди первых хорезмских коммунистов говорит такой факт: только назначенный начальник милиции Хивы, некий авторитетный младохивинец Шаликаров, вполне официально завел себе гарем.

Причем, не успев взять власть, хивинские коммунисты тут же развязали красный террор: пачками расстреливали своих клановых противников и семейных обидчиков, вне зависимости от партийной принадлежности и формальной виновности в каких-либо преступлениях.

Чтобы положить конец всем этим безобразиям оставшиеся верными коммунистическим идеалам работники политического управления Хивинской армии (главным образом русские, татары и различные другие "интернационалисты") организовали форменный заговор и путем военного переворота свергли законно избранное Всехивинским курултаем народное правительство. Однако пришедшее (посаженное) на смену Юсупову новое "узбекское" руководство Хивы мало чем отличалось от предыдущего и уже в 1921 году почти в полном составе… перебежало к басмачам. Несколько подзадержался и поэтому был арестован ЧК только сам "председатель Совета народных назиров" Менгли-Ходжа Ибниаминов.

Первые председатели Хивинского (Хорезмского) ЦИК один краше другого: №1. Ата Максум - мулла; №2. Хаджи Баба (А.Ходжаев) - богатей и сын "святого"; №3. Мухаммадраим Аллабергенов - сын купца, расстрелян в сентябре 1921 года за казнокрадство; №4. Мухаммадрахимов - сын купца, застрелен в ноябре 1921 года при аресте по подозрению в заговоре и измене и т.д.

Беда в том, что подобные события - это отнюдь не частный случай или кадровая ошибка новой власти. Новая власть действительно и на полном серъезе выбирала из узбекских "товарищей" лучших из лучших, когда таковых не оказывалось, то лучших из худших. Других просто не было! Кроме мало-мальски грамотных мулл и купцов, которые хотя бы умели считать и писать, остальное население продолжало пребывать в сладкой полудреме раннего (в лучшем случае - среднего) Средневековья.

Именно поэтому так легко и относительно безболезненно удалось узбекской верхушке пережить все потрясения и катаклизмы прошлого века. Они были незаменимы. Они потомственно управляли народом, живя вне народа, за заборами дувалов караван-сараев, а потом - решеток правительственных резиденций, всех этих многочисленных мини-Дурменей.

Сталинские репрессии (а в том что "вождь всех народов" проводил их вполне сознательно и с определенной целью не приходится сомневаться), были призваны в том числе ликвидировать эту пришедшую к власти в Узбекистане правящую прослойку. Но Сталин был не прав и недооценил масштаб проблемы. По сути, большая часть так называемых "узбекских элит" советского времени были замаскированными национал-автономистами, носителями соответствующей идеологии и воспитания. Фиговые листы "коммунистической" пропаганды слабо прикрывали естество социалистических ханов, баев и их прислужников.

Следует отметить, что сама идея узбекского национал-автономизма также объяснялась отнюдь не высокими задачами национального возрождения, а только и именно кратологическими (властными) устремлениями самой "элиты". Править, править и править - узбекским муллам и купцам хотелось больше власти и меньше контроля. Отсюда и весь "автономизм". Сам народ оставался вне политических интересов и политических процессов, бурлящих в высоких кабинетах Ташкента и Москвы.

В 1920-1921 гг. Файзулла Ходжа(ев) с почетом, но тайно, принимает у себя в Бухаре бежавшего от красных лидера башкирских националистов Ахмеда Валиди (Валидова); они проводят общетюркские курултаи, создают единую тюркскую партию-организацию "Национальный союз Туркестана", придумывают знамя будущего "тюркского государства", строят планы на отсоединение от русских (Все это подробно описал сам Валиди в своих мемуарах - Валиди А. Воспоминания. М, 1997, с. 340-355).

Сегодня в честь Ходжаева в Узбекистане проводятся всевозможные "научные чтения", его память увековечена в названиях улиц различных городов, а портрет растиражирован на одной из первых "независимых" почтовой марке. Каримов чтит Ходжаева и не занес его в сонм своих "великих предков", наверное, только по причине относительной исторической близости - ну какой расстрелянный в 1938 году Ходжаев "предок" для родившегося в том же году Каримова, скорее - отец.

Еще штрих к портрету "отца-основателя" Узбекской ССР. На первом учредительном съезде Бухарской компартии ряд делегатов, причем весьма авторитетных, предлагали расстрелять того же Файзуллу Ходжаева, обвинив его в организации убийства других авторитетных "коммунистов" - Шейха Хасана Галеева и Мирзы Гуляма. Возможно и расстреляли бы, но Ходжаев, узнав про обвинения, на съезд так и не прибыл, а потом… дело как-то забылось.

Валиди писал, и ему можно верить, - "Все младобухарцы сотрудничали с русскими в вопросах свержения бухарского эмира. И в то же время все, без исключения, были против вторжения русских. Их солидарность в этом плане достойна одобрения" (Валиди, с. 287).

То есть, все без исключения так называемые "бухарские коммунисты" на самом деле были обыкновенными националистами, по крайней мере, в плане отражения "агрессии русских".

В подтверждение приведем исторические факты. Одним из первых декретов своего правительства "младобухарцы" передали доставшуюся в их распоряжение бывшую казну эмира в полное и безвозмездное пользование братскому правительству… Турции. Как пишет Валиди, "первым нашим делом была организация бухарской армии под предлогом борьбы с эмиром и образование Национальной Федерации Туркестана с участием представителей от Хивы, Туркмении, Казахстана (…). Для чего были установлены связи… с Японским правительством через японскую дипмиссию в Кульдже, ферганскими басмачами Ширмухаммед-беком и Рахманкулом… Командные армейские посты в Карши, Шахрисябзе, Нурате, Гузаре, Кермине были у нас в руках… Мы были готовы в случае, если русские будут препятствовать образованию национальной армии законными путями или попытаются уничтожить ее, объединиться с басмачами и устроить восстание… Работу по разъяснению басмачам национальных задач… с успехом выполняли наши ташкентские и ферганские товарищи" (Валиди, с. 288).

С 2 августа 1921 Валиди стал первым и последним председателем "Объединенного Центрального Комитета Национальной Федерации Туркестана", в которое вошли почти все из узбекских "коммунистических" лидеров.

Кстати, "Бухарская Красная Армия" осенью 1920 года была создана. Однако в следующем 1921 году большая ее часть плавно перекочевала в стан басмачей, потом некоторые вернулись, оставшиеся - в массе своей полегли под саблями Первой конной армии Буденного, часть бежала в сопредельный Афганистан.

Борьба с басмачеством вообще продолжалась бы еще неизвестно сколь долго, по простой причине - днем представители новой власти и мирные дехкане дружно строили социализм, ночью - грабили караваны и терроризировали население неприятельских кишлаков, пока сообразительные буденовцы не применили свое ноу-хау. После захвата очередной территории (города, кишлака) все местное население, вне зависимости от возраста, пола, национальной принадлежности и партийности, собиралось на главной площади и спускало шаровары, если зад оказывался красным, то его обладателя тут же и без всякого суда расстреливали - значит ездил верхом на коне, т.е. басмач.

Особенно эффективно данный тактический прием зарекомендовал себя в таджикском Локае и, отчасти, в Ферганской долине, где за связь и прямое участие в басмаческом движении действительно было расстреляно довольно много работников местных исполкомов и партработников.

Кстати сами так называемые "басмачи" ничем особенно и принципиально не отличались от своих непримиримых, якобы, визави - "узбекских коммунистов". Особенно в смысле происхождения и, так сказать, классовой подкладки халата.

Главой Туркестанского краевого мусульманского совета ("Марказий Шуро") бессменно с апреля по декабрь 1917 года, а затем премьер-министром Туркистон мухторияти (она же - "Кокандская автономия") был Мустафа Чокай (Чокаев) - сын крупного кокандского чиновника и скотовладельца

Сменивший его в должности премьера Кичик Эргаш, уроженец кишлака Бачкир близ Коканда, также происходил из состоятельной семьи местных богатеев. Курбаши Катта Эргаш (их часто путают в литературе с предыдущим, настоящие его имя и фамилия - Эргашбай ходжа Бердиев), был также выходцем из Бачкира и сыном крупного землевладельца. В феврале 1918 года (после гибели Кичик Эргаша) он стал его преемником в качестве курбаши самого крупного объединения басмачей ферганской долины. В марте 1918 года на курултае 40 ферганских курбаши он был избран "Амир-ал-Муслимин" (Предводителем Правоверных). Весной 1920 пошел на перемирие с советской властью. Вероятнее всего погиб в бою в декабре 1921 г., по крайней мере с тех пор о нем нет никаких достоверных сведений.

Мадамин-бек (Мухаммад Аминбек), уроженец Ферганской долины и сын бека, стал преемником Катта Эргаша в качестве "амира правоверных". Именно он в октябре 1919 сформировал так называемое "Фаргона муваккат мухторият хукумати" (Ферганское временное автономистское правительство) - единственный прообраз органа государственного управления, созданный басмачами. Причем уже из названия видно, что ни о какой полной независимости "правоверные" даже тогда не помышляли, а считали себя автономистами в рамках Российского государства. Не даром тот же Катта Эргаш принял из рук адмирала Колчака погоны офицера русской армии.

В марте 1920 года Мадамин пошел на мирный договор с советской властью и был лишен звания "амира", его "армия" влилась в состав РККА в качестве отдельной "Тюркской советской бригады", но потом он опять подался в партизаны. Обстоятельства его смерти доподлинно неизвестны, известно только, что произошло это в конце 1921 года и вероятнее всего он был убит своими же вчерашними сподвижниками.

Преемником Мадамина стал Шермухаммад-бек, также сын одного из ферганских беков, более известный под кличкой Курширмат (он, кстати, после отступления в Афганистан в январе 1923 года прожил долгую и относительно счастливую жизнь, скончавшись глубоким стариком в Турции в 1970 году). Его избрали "амиром" другие курбаши на курултае в кишлаке Гарибота в мае 1920 года. Есть, правда, сведения, что едва ли не главным фактором такого долголетия явилось сотрудничество Курширмата с ОГПУ-НКВД, агентом которого он был завербован в Афганистане Агабековым. Курширмат собирал под свои знамена до 30 тысяч человек - это был высший пик движения. Муэтдин-бек - заместитель и ближайший сподвижник Курширмата, кстати, также был из бекской семьи и аналогично Эргашу с гордостью носил погоны офицера колчаковской армии.

После бегства Курширмата следующим и последним "амиром" был Исламкул (Ислам Пахлавон), происходивший из семьи знатных Кокандских суфийских шейхов. Его также избрали предводителем на курултае в январе 1923 в городке Шахрихане. В конце того же 1923 года он попал в плен к красным и был казнен.

А что же их политические противники?

Характерный пример среднеазиатского правителя периода создания "Узбекского государства" - Абдулла Рахимбаев, который, как совершенно справедливо отмечает современный таджикский историк Р.Масов, "несколько раз изменял национальную принадлежность в зависимости от того, где, когда и на какую очередную должность его выдвигали" (Масов Р. История топорного разделения. Душанбе, 1991, с. 35). На самом деле, видимо можно согласиться с российским исследователем С.Абашиным - Рахимбаев был типичный сарт, сын богатого Ходжентского торговца и таких как он полинациональных руководителей среди "узбекских" руководителей того времени было не мало.

Другой пример - Сагдулла Турсунходжаев, уроженец Ташкента, совершенно туманного этнического и вообще происхождения, во всех партийных анкетах писал, что "сын дехканина", а в анкете о национальности либо ставил прочерк, либо идентифицировал себя, как и Рахимбаев, по названию той республики, в которой в данное время работал, на самом деле - представитель зажиточной купеческой и религиозной семьи, активнейший национал-автономист. Какие только посты не занимал - нарком здравоохранения, нарком внутренних дел, нарком иностранных дел Туркестана, в 1920-1921 гг. - председатель Бухарской компартии и ЦИКа, затем - председатель Памирского ревкома (ныне - Горно-Бадахшанская автономия), во второй половине 1920-х - нарком торговли, экономики, председатель Госплана Хорезмской Республики, затем - глава Среднеазиатского Главхлопкома и Средазводхоза в Ташкенте, наконец уже в 1930-х - начальник Казахстанского главводхоза.

Уникальный случай - кавалер 5-ти орденов местных республик Валидов также называет его активным участником заговорщицкой деятельности тюркских сепаратистов в первой половине 1920-х, а свои ордена, кстати, он получил за успешную нейтрализацию ряда видных басмаческих лидеров. Известного и уважаемого басмачами Сагдуллу частенько отправляли на переговоры с различными курбаши, после которых, по странному стечению обстоятельств, его визави либо попадали в плен, либо погибали в "красных" засадах.

Или Юлдаш Ахунбабаев - узбекский "дедушка Калинин", многолетний председатель Президиума Верховного Совета Узбекистана - выходец из состоятельной семьи кашгарских (уйгурских) эмигрантов, осевших в Фергане.

Нуриддин Мухитдинов - единственный "узбек" ставший секретарем ЦК КПСС - уроженец ташкентской махалли Аллан, сам себя считает дальним потомком основавших эту махаллю выходцев из кавказской Алании, то есть современной Осетии. В конце 1940-х годов, как пишет в своих мемуарах сам Мухиттдинов, его едва не подвергли репрессиям за байское происхождение, но удалось оправдаться и вывернуться. Имеет ли данный Мухитдинов родственные связи с миллионерами-руководителями Бухарской Республики Мухитдиновыми достоверно неизвестно. По крайней мере по матери, а это известно совершенно точно, Мухитдинов потомок ходжи-владельца лавки.

Вообще, именно благодаря своему искусственному происхождению так называемая "узбекская элита" на самом деле полиэтнична и имеет какие угодно этнические корни.

В 1951 году за "казахский" национализм был снят председатель Совета министров Узбекистана Абдураззак Мавлянов. Вообще-то Мавлянов был по всем документам и анкетам узбеком, но выходцем из казахстанского Туркестана, и в самом Узбекистане его считали чужаком, обвиняли в протаскивании всюду "казахских" кадров.

Аналогичные обвинения приходилось выслушивать в 1930-х другому председателю узбекского Совмина Султану Сегизбаеву, который будучи уроженцем современной Ташкентской области и выходцем из купеческой семьи также подозревался в излишней "казахскости".

Сам Ислам Каримов, как и его многолетний ближайший сподвижник Исмоил Джурабеков - самаркандские "ирони" - то есть потомки иранских переселенцев из Персии. Причем именно так - "иранских переселенцев", называет их, немного лукавя, местная научная пресса, на самом деле подавляющее большинство персов или "ирони", были никакими не переселенцами, а обыкновенными рабами, захваченными туркменами в северо-восточных районах современного Ирана и проданными на невольничьих рынках хозяевам-сартам в большие города. Это был такой своеобразный туркменский бизнес на протяжении последних четырех-пяти веков. Трудились "ирони" на различных, главным образом сельскохозяйственных работах, активно использовались в садоводстве, а также в качестве прислуги по дому. О численности данной этнической группы говорит такой факт - когда русские войска вошли в Хиву (май 1873 года) только в этом ханстве ими было сразу освобождено от рабства 40 тысяч "ирони", которые тут же принялись резать своих вчерашних хозяев.

Именно "ирони" - вчерашние обиженные рабы - чаще всего служили проводниками в русской армии, а также нанимались небольшими артелями копать для войск колодцы - важное и нужное в песках занятие. За эту близость к "оккупантам" их и не любили и им завидовали в Центральной Азии второй половины ХIХ века.

По некоторым сведениям, выходцем из "ирони" был и Шараф Рашидов, собственно, заложивший основу возвышения этой этнической группы в позднесоветском и постсоветском периодах истории Узбекистана.

Апофеозом и воплощением разложения узбекской советской элиты, точнее не разложения, а просто - возвращения к истокам своего традиционного уклада, можно считать так называемые "хлопковые дела" 1980-х годов. Стоило коммунистическому режиму чуть копнуть Ташкент в сторону реального положения дел, как сразу выяснилось: взятки - тотальные, приписки - фантастические, пышным цветом распустилось байство и бастычество, каждый "советский" начальник сам себе бек в отдельно взятом "бекстве" районе, области, колхозе.

Все как в известном фильме ужасов - "Они возвращаются". Точнее, "они" никуда и не уходили. Все эти беки, кази-колоны, муллы и ишаны, эмиры и ага-султаны, вся эта пестрохалатная рать многочисленных "узбекских" начальников. Государство - одна большая Махалля, с общинным укладом, коллективной ответственностью и почитанием власть имущих и состоятельных "мирз".

Если Усману Юсупову еще при Сталине удалось взрастить свой мини-культик, то что говорить о более поздних "диссидентских" временах. Умело поддакивая и льстя Хрущеву и Брежневу Мухитдинов, а затем Рашидов, "выжимали" из Москвы все новые бюджетные транши и преференции, отбояриваясь в Центр липовыми отчетами о несуществующих трудовых победах над хлопком и т.п.

Несмотря на свое якобы пролетарское происхождение и наличие русской жены (Юлия Леонидовна Степаненко действительно была видной женщиной) сам Усман Юсупов был весьма типичным представителем родоплеменной номенклатуры, всемерно содействуя продвижению во власть своих земляков - "ферганцев".

Продолжение следует