Еркен Айбасов, "Аграрный Казахстан", 30 апреля

Части: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11

В 1954-ом началось освоение целинных и залежных земель, и весь выпуск "тимирязевки" этого года был приглашен в Кремлевский дворец, где Н.С. Хрущев призывал молодых специалистов покорять новые земли.

Это предрешило и мою судьбу, хотя до моего окончания академии оставалось еще три года. Пять лет учебы в Москве пролетели как одно мгновение. Я вел полуголодное существование, но был молод, силен и никому в "жилетку не плакался". Все годы где-нибудь подрабатывал. Тогда можно было устроиться на пивоваренном заводе в Останкино, в речном порту в Химках, на сортировочных станциях Казанского и Ярославского вокзалов. Занимался в плодово-ягодном питомнике в академии, на осенней копке саженцев.

После окончания "темирязевки" получил направление в Северо-Казахстанскую область на опытную сельскохозяйственную станцию. В Москве в это время проходил VII Всемирный фестиваль молодежи и студентов. В составе спортивной колонны я выступал на его открытии, затем на III дружеских играх и в третий раз - по просьбе гостей. Как не хотелось уезжать из Москвы, но... Однако яркие, незабываемые дни и ночи московского фестиваля остались позади, и я еду к месту назначения.

Ночью поезд прибыл на станцию Киялы, где стоял всего 2 минуты. Не успел спрыгнуть, как поезд исчез из глаз. После Москвы, после фестиваля от такого перепада я чуть не оглох от тишины. В темноте заметил два вагончика. На одном коряво написано "Зал ожидания", на другом - "Кассы". Так вот она, целина, моя первая точка отсчета. В темноте ко мне бежит жена Лена. Мы вместе окончили ТСХА, но из-за фестиваля я задержался. В академии Лена была круглой отличницей и занималась научной и общественной работой. С третьего курса она получала Сталинскую стипендию, а это - 800 рублей, у остальных было по 250-300 рублей. В академии в главном агрономическом корпусе есть памятная доска, где золотыми буквами выбиты все имена Сталинских стипендиатов. Есть там и такая надпись: "1957 г. - Мартьянова Елена Анатольевна".

Северо-Казахстанская опытная станция организована в 1956 году, и мы стали ее первыми научными сотрудниками ( похоже, история повторяется, я иду по стопам своего отца: "совать свой нос первым в какое-либо дело"). Директором опытной станции назначили бывшего зам. министра сельского хозяйства РСФСР, кандидата экономических наук Николая Григорьевича Назарцева. Это был очень опытный, прекрасно знающий свое дело специалист и крупный организатор сельскохозяйственного производства. Его прислали из Москвы, и он на целине уже организовал два совхоза. Культура земледелия на станции была низкая, так как она создавалась на базе отсталого Чаглинского совхоза, все поля которого заросли сорняками. За два года все они прошли через пары и очистились от сорняков, стали расти урожаи. Я занимался изучением севооборотов, делом совершенно новым для целины. У меня был своеобразный агротехнический набор - парозерновые, зернотравяные, травопольные. Лена изучала новые кормовые культуры (топинамбур) и гербициды, одновременно выполняя обязанности ученого секретаря.

Вскоре я получил письмо от тети Гули. Оказывается, мы работали там, где начинал мой отец - Киялы, Чаглы, Бешкуль. Но самым главным событием стало получение документов из Москвы о реабилитации отца. Оказывается, мой отец не "враг народа" и ему не присуждали 10 лет без права переписки, и никто его не видел на Колыме или в Магадане на лесоповале: нам просто морочили голову. Его расстреляли сразу после вынесения приговора. Суд состоялся 15 февраля 1938 года, длился всего 15 минут, по закону 1934 года, то есть без права защиты, обжалования. Приговор исполнялся тут же. Я довольно спокойно все это прочел, у меня не кружилась голова и не закипала в жилах кровь, как любят вспоминать многие. Просто на душе было пусто. Прозрение, ненависть и презрение пришли потом.

Я больше думал о матери, о том, как она, как раненая птица крылом, самоотверженно закрывала нас от непогоды времени, как сжигала, зарывала в землю все документы, фотографии, книги отца на Клеверной. Там было фото, где отец вместе с другими слушателями аграрного института запечатлены со Сталиным, Бухариным, Крупской... Как моталась с нами по городу, затем по Казахстану, чтобы спасти "обезглавленную" семью. Как пыталась до самой своей смерти держать нас в неведении, чтобы мы по детской непосредственности не сболтнули лишку.

- Твой папа на охоте, скоро вернется! - говорила она....

(Снимки, которые представлены вниманию читателей, сохранились не в нашем семейном архиве, а благодаря тете Гуле, которую вы видите на фото).

В 1961 году я поступил в аспирантуру агрофизического института (Ленинград). Проводил исследования под руководством крупнейших агрофизиков страны. Моим руководителем был директор института, член-корреспондент ВАСХНИЛ Сергей Владимирович Нерпин. Диссертация была связана с мелиорацией засоленных почв.

Характерной чертой ленинградской школы являлась демократичность, свободный обмен мнениями. Каждую неделю проводились "научные среды", где сотрудники, соискатели, аспиранты могли выступать с докладами, сообщениями. Деления на маститых и начинающих не было. Потом, работая в казахских НИИ, видел разницу между этими школами.

Мы, молодые аспиранты, полные сил и энергии, старались ничего не пропускать. Нас волновали и белые ночи, и царские дворцы в Пушкино и Павловске, Петродворце и Ломоносове, Кронштадте и Гатчине, Эрмитаж, Русский музей, поездки в Пушкинский заповедник на могилу Пушкина, архипелаг Валаам на Ладоге, туристические походы по линии Маннергейма, по каменистым рекам - вуоксам Карельского перешейка и многое другое.

После защиты кандидатской диссертации вернулся в Казахстан, в Алма-Ату. И когда встал вопрос о том, где жить, я подумал, а не попытаться ли вернуть квартиру, которую у нас конфисковали в 1937 году. Оказалось, не положено. На нее имели право только сам пострадавший или его жена.

Послесловие

…Сижу в здании НКВД, в котором когда-то сидел мой отец, и впервые знакомлюсь с его делом. Впервые читаю ответы, росписи, пытаюсь найти криминал. Но ничего не нахожу. Выписывать ничего не дают - рядом сидит женщина в погонах майора и внимательно следит за каждым моим движением. Спустя еще несколько лет в НКВД уже не позволили читать все дело отца, а дали познакомиться только с постановляющей частью.

В 1994 или 1995 году мы узнали условное место захоронения отца и многих других представителей казахской интеллигенции. Это поселок Жаналык, что к северу от Алматы.

В 2002 году 31 мая состоялось открытие памятника жертвам массовых политических репрессий. Мы внимательно слушали выступление Президента Республики Казахстан Н.А. Назарабаева, и каждый думал о своем, о сокровенном.

1917-1938 годы - относительно короткий отрезок времени, но в истории Казахстана он был судьбоносным и, пожалуй, самым трудным: шла беспощадная ломка феодально-патриархального уклада, менялся политический строй, экономические методы хозяйствования, социальное и психологическое состояние целого народа, вчерашний кочевник впервые брался за плуг, распыленные кочевья оседали в колхозы, шла коллективизация аула-села. По существу, рождался новый Казахстан - и за всем этим стоял титанический, никем не отмеченный труд таких людей, как Бирмухамед Айбасов.

Подобно тому, как во время войны командиры соединений на своих погонах несли через болота, реки, гати стратегические "стрелы", разработанные в генштабе, так и Бирмухамед Айбасов нес на своих плечах через необъятные казахские степи, раскаленные пустыни тяжесть стратегических планов, разработанных в Кремле. Это были незнакомые пути, трудные, мучительные. Подобную работу в Казахстане до них никто не проводил. Первых легко осудить или забыть, что и случилось впоследствии. Сумеем ли мы справедливо оценить это сложное, противоречивое время?

...Стремительно несутся автомобили вниз по проспекту Сейфуллина к вокзалу Алматы-1. За большим алматинским каналом проспект пересекают несколько улиц, напоминающих деревенские улочки семиреченских станиц с пыльными палисадниками в вишневом цвету и дощатыми заборами. Улица Тесленко теперь носит имя Магжана Жумабаева, улица Варшавская - Мирякуба Дулатова, улица Липецкая - Бирмухамеда Айбасова.

По жизни они шли рядом, но по убеждениям они разные: один был политический деятель, "ярый националист", если выражаться языком почившей в бонзе коммунистической пропаганды; другой - поэт, живущий в мире образов и лирики, далекий от прозы жизни, а потому враг существовавшему монолитному строю, который не признавал инакомыслия; третий - вовсе коммунист, вступивший в "славные" ряды партии в 1920 году, только и делавший, что претворял в жизнь сталинские решения, мало заботясь о личной жизни. Но их объединяла любовь к своему народу, тревога за его судьбу, они были великими сынами казахского народа. Символично, что улицы с их именами находятся теперь рядом.